Фото с сайта http://mk.ru

Российская экономика становится все более зрелой, и потому ее рост все больше зависит не от превратностей конъюнктуры и даже не от цен на нефть или притока-оттока капитала, а от фундаментальных факторов, в частности наших способностей ускорить рост национальной производительности труда.

Росстат обнародует предварительный показатель роста ВВП за минувший год в конце января. Скорее всего, он окажется чуть лучше прошлогодних 4,3%, в частности из-за засухи, отнявшей от прошлогоднего показателя примерно 0,3 пункта и добавившей их к оценке прошлого, урожайного года. Пока что есть предварительный прогноз МЭР, составленный по статистике за 11 месяцев — 4,2–4,5% прироста. Динамика ВВП в завершающем квартале года выглядела очень оптимистично, по крайней мере до декабря, когда, как показывают опросы, бизнес-ожидания значительно ухудшились, отражая обеспокоенность внутриполитической неопределенностью и нестабильностью в мировой экономике.

Предательская остановка экспорта

Однако при схожести итоговой цифры роста ВВП «наполнители» ее в минувшем году совершенно иные, нежели в 2010-м. Как видим из графика 1, в прошлом году практически произошел возврат к привычной в докризисные времена динамике внутреннего спроса — и потребительского, и инвестиционного. Во втором-третьем кварталах (и, по-видимому, в четвертом тоже) внутренний спрос шел более 7%, опираясь на рост реальной зарплаты и, главное, высокие темпы предоставления кредитов и снизившуюся с начала 2010 года более чем вдвое норму личных сбережений.

Последний раз внутренний спрос показывал такую динамику во втором квартале 2008 года. Правда, даже и выросшие темпы внутреннего спроса все же далеко не дотягивали в прошлом году до тех в среднем 11% и чуть более, какие были в 2003–2007 годах, несмотря на сходные показатели цены нефти, по крайней мере в первой половине года.

Единственная причина, из-за которой рост ВВП оказался в итоге не на уровне этих 7%, а между 4 и 5%, — провал экспортного спроса. С учетом большего веса экспорта по сравнению с импортом для компенсации негативного влияния увеличения импорта на динамику ВВП было бы достаточно, чтобы экспорт рос темпом в 1,4 раза меньшим, чем импорт. Однако в действительности физические объемы экспорта газа, металлов, химической продукции, продуктов переработки древесины и иных сырьевых товаров снижались, особенно если смотреть на период с марта по сентябрь, и индекс физобъемов экспорта так и не достиг уровня конца 2010 года.

Спад экспорта вел к довольно низким темпам роста промышленного производства на протяжении года, а в течение августа—сентября из-за малого внешнего спроса они даже сокращались, отражая главным образом раскручивающуюся рецессию в еврозоне и слабость азиатских экономик. Однако в дальнейшем влияние промышленных товаров, ориентированных на внутренний спрос, — автомобилей, пластмасс, обуви и изделий из кожи, мебели и, разумеется, продовольствия, — поддержанное хорошим урожаем, все же перевесило, и рост в промышленности в октябре-ноябре восстановился, хотя и на не слишком высоком уровне.

За этим стояли, конечно, в первую очередь быстро увеличившиеся потребительские расходы, но и инвестиционный спрос тоже. Набирал силу выпуск стройматериалов, металлоконструкций, к концу года — машин и оборудования, в чем немалую роль сыграли не только вплотную приблизившиеся к докризисным объемы строительства жилья, но и государственные и квазигосударственные инвестиции: газотранспортные потоки, объекты для Олимпиады и проведения саммита АТЭС во Владивостоке.

В целом, несмотря на мрачные оценки и слабую мировую конъюнктуру, лишь к концу года обозначившую робкие признаки разворота к оживлению, российская промышленность показала в 2011-м почти 5-процентный прирост (+3% к уровню 2008 года), что не так и плохо. Правда, в прошлом году рост был больше: +8,2%. Но там как раз очень существенную роль сыграло восстановление экспорта (газ, металлы, химия, леспром), за которым, в свою очередь, стояло послекризисное восстановление запасов промышленного сырья и топлива в мировой экономике.

Вместе с тем поддержание в среднесрочной перспективе нынешних темпов роста в российской промышленности на инерционной основе вряд ли возможно. Потребуется определенная «перезагрузка» драйверов роста для придания российской промышленности более современного, конкурентоспособного вида.

А нам — чтобы лучше разобраться в них — полезен будет краткий экскурс в эволюцию моделей и драйверов экономического роста на протяжении предыдущих 13 лет: импортозамещающая модель (1999–2000); экспортно-сырьевая (2001–2004); внутреннеориентированная (2005–2008); восстановительная экспортная (2009–2010).

Внешние и внутренние двигатели роста

Можно заметить, что в обоих послекризисных эпизодах восстановление после рецессий в 1998 и 2008 годах и последующий рост происходили примерно по одной и той же схеме, однако с разными длительностями фаз. В обоих случаях главным мотором, запускавшим рост, становился экспорт. В предыдущем кризисе 1998 года он и не падал, спад тогда был связан исключительно со сжатием в секторах, обслуживающих внутренний рынок. Увеличившийся экспортный спрос, наоборот, в то время сильно смягчил рецессию и сделал выход из нее очень быстрым. Рост со значительным вкладом экспорта продолжался тогда до 2004 года, в нынешнем эпизоде — всего лишь вторую половину 2009-го и 2010 год.

В обоих случаях переход к внутреннеориентированному росту состоялся в значительной мере благодаря быстрому повышению цен нефти, а также возобновлению несколько порушенной кризисами финансовой инфраструктуры, что сделало возможным восстановление кредита. Инвестиции, в том числе и в запасы, на восстановление которых в свое время возлагалось достаточно много надежд (напомним, что в статистике национальных счетов к запасам относится также и незавершенное строительство вплоть до оплаты его заказчиком), на первых порах слабо поддерживали восстановительный рост. По-настоящему мощным их подъем становился уже на фазе перехода к внутреннеориентированной модели развития.

Поскольку экспорт из России преимущественно сырьевой и полупродуктовый, где возможности наращивания объемов производства ограниченны, то внутреннеориентированный рост оказывался быстрее, чем в экспорториентированной фазе. Из-за более весомого вклада импорта в удовлетворение внутреннего спроса происходившие в это время структурные изменения приводили к опережающим темпам не только строительства, но и в первую очередь услуг — главным образом, торговли и логистики, то есть преимущественно трудоемкие сектора. Поэтому характерной чертой внутреннеориентированного роста в обоих случаях становилось быстрое расширение занятости и понижение производительности труда при быстром повышении уровня реальной зарплаты, которая также поддерживала рост внутреннего спроса. Тем самым внутри самой модели закладывались основы для постепенного торможения экономического роста.

Можно также заметить, что эпизодов импортозамещающего роста в последние 13 лет нашей экономической истории, несмотря на расхожие мифы, по существу не было. Единственным случаем, когда вклад «внутреннего», очищенного от экспорта ВВП опередил расширение внутреннего спроса, остались несколько месяцев 1999 года, непосредственно следовавших за избыточно мощной (с точки зрения исправления финансовых дисбалансов) девальвацией рубля осенью-зимой 1998-го. При падении курса рубля и импорта «внутренний» ВВП в лучшем случае не падал, но, как правило, никогда и не увеличивался, компенсируя снижение импорта, поскольку по своим секторальным составляющим он скорее дополняет его, нежели способен заместить.

Реальное ослабление рубля ни в прошлом, ни в нынешнем эпизодах не приводило к замещающему импорт увеличению поставок на внутренний рынок отечественной продукции и услуг. Наоборот, эти поставки, или, иначе, вклад внутреннего рынка в ВВП, в эти периоды падали вместе с долей в них импорта и, соответственно, росли при укреплении курса за счет расширения сопровождающей его логистики и торговли.

Конечно, потенциально ослабление рубля было бы способно произвести определенную реструктуризацию в российской экономике, в частности в большей мере переориентировать ее на экспорт. Однако, как показывают модельные расчеты, такое могло бы произойти лишь в трех-четырехлетней перспективе, на которые пришелся бы довольно глубокий спад производства. До сих пор выходило, что, наоборот, укрепление рубля всегда оказывало обратное, то есть позитивное, влияние на рост ВВП. Но при продолжительном укреплении оно также может начать сдерживать развитие потенциально замещаемых импортом производств, перемещение рабочей силы в неторгуемые сектора (услуги и строительство), где возможностей для повышения производительности труда меньше. Возможно, мы как раз и подошли сейчас именно к такому рубежу, за которым сохранение сложившейся в 2011 году внутреннеориентированной модели будет сопровождаться снижающимися темпами роста.

Пределы роста

Наиболее очевидный ограничитель нынешней модели — медленный рост производительности труда и ограниченные возможности вовлечения занятых. В целом понятно, что рост 2005–2008 годов после исчерпания потенциала увеличения экспорта держался на быстром развитии услуг и строительстве, а низкая производительность компенсировалась ростом занятой рабочей силы. Сейчас модель, в общем, та же, но свободной рабсилы нет (прирост занятости мигрантов вряд ли стоит рассматривать в качестве стратегического резерва), и дальнейший рост может упереться в производительность труда, которая растет медленно. Хотя число желающих работать в последний год росло, естественные пределы вовлечения людей в производство практически уже достигнуты, и если судить об уровне безработицы по числу официально зарегистрированных в службах занятости, то она уже ниже предкризисных пиков.

В то же время рост производительности труда, определяемый трендом (со сглаженными конъюнктурными колебаниями), невысок — всего лишь около 2% в год. Рассуждая формально, это и означает, что таков потенциальный темп роста ВВП, то есть пытаться сделать его выше этого потолка с помощью обычных циклических стимулов, фискального или денежно-кредитного, бесполезно — нужны структурные меры, сдвигающие потенциал роста.

Однако так ли это на самом деле, никто не знает; в отличие от рыночных экономик российская в отношении занятости остается вполне социалистической, и на колебания конъюнктуры она реагирует почти исключительно сдвигами в производительности труда, а корректировки масштабов занятости крайне невелики.

Очевидным препятствием для перехода к более экспорториентированному росту может стать снижающаяся конкурентоспособность из-за опережающего роста реальной зарплаты по сравнению с производительностью труда. Это результат реального укрепления рубля. Правда, по расчетам МВФ, несмотря на быстрые темпы роста реального обменного курса в последние годы, Россия оставалась конкурентоспособной и рубль все еще не выглядит переоцененной валютой в сравнении с другими.

В перспективе стабильное и существенное повышение реального обменного курса не обязательно повлечет за собой снижение конкурентоспособности, если будет опираться на рост производительности труда и соответствовать росту душевого ВВП страны.

Существенные риски для нашего экономического роста, как известно, связаны и с его высокой нефтезависимостью. Модельные расчеты, учитывающие взаимозависимость «внутреннего» ВВП, экспорта и импорта и их зависимость от цен на нефть, свидетельствуют, что в отсутствие неблагоприятного воздействия на экспортный спрос внешней конъюнктуры и при постоянной цене на нефть 100 долларов за баррель (фактическая средняя цена 2011 года выше, около 110 долларов за баррель) рост ВВП в 2012–2016 годах мог бы сохраниться на уровне 3–3,5% (возможные ограничения со стороны производительности труда в этом расчете не учитывались). Существенно худшие траектории ВВП вырисовываются при устойчивом (длящемся более года) снижении цен на нефть до 50 долларов.

Наконец, в качестве барьера роста стоит остановиться на чистом оттоке частного капитала, который в завершившемся году заметно усилился.

Утечка или перенакопление?

По предварительным данным Банка России, нетто-отток капитала в ушедшем году подскочил на 50 с лишним миллиардов долларов, до 84,2 млрд, или 4,7% ВВП.

Капитал бежит от невыносимого административного гнета и произвола, скажут гражданские активисты. Но так ли это? В действительности, если смотреть не на сальдо оттока капитала и его привлечения из-за рубежа, а на валовой вывод частного капитала в 2011 году, то он даже несколько снизился против многолетней средней. За период с 1999 года по конец 2011-го, если отбросить кризисный четвертый квартал 2008 года, среднеквартальный валовой вывоз частного капитала составлял 7% ВВП, а в первые три квартала 2011-го — 6,8%. Лишь с учетом последнего квартала прошлого года, на который пришлось чуть меньше половины всего годового оттока, он составил 8,1% ВВП. Но этот квартал во многом уникален — он вместил в себя и довольно крупную девальвацию рубля в его начале, и в общем-то очевидную неуверенность в способности правительства контролировать политическую ситуацию, обозначившуюся в декабре. Неудивительно, что даже баланс покупок наличной валюты, которую в течение двух предыдущих лет россияне больше продавали, чем покупали, на сей раз развернулся к покупкам.

Заметное усиление чистого оттока частного капитала из России в определенные моменты сопровождало кризисные явления именно на зарубежных финансовых рынках, а не какие-либо неблагоприятные изменения собственно в России. Так было, например, в третьем квартале прошлого года, когда в условиях кризиса доверия на европейском межбанковском рынке, ставшего следствием обострившихся долговых проблем ряда государств периферии еврозоны, с российского рынка были выведены портфельные и прочие инвестиции и сокращено межбанковское кредитование российских банков в общей сложности почти на 12 млрд долларов. И это привело к девальвации рубля к бивалютной корзине на 12,7% в течение августа-сентября. Аналогичный процесс вывода капитала с российского рынка отмечался и за четыре года до этого, в третьем квартале 2007 года, когда западные рынки накрыла первая волна надвигающегося финансового цунами.

Что касается дальнейших перспектив, то МЭР примерно со второй половины будущего года прогнозирует переход к чистому притоку частного капитала. Трудно сказать, на чем основан такой оптимизм. Учитывая, что приток капитала зависит не только от состояния российской, но и мировой экономики в целом, где признаки усиления инвестиционной и кредитной активности пока не слишком явные, не очевидно, можно ли сделать такой решительный сдвиг за счет прямых иностранных инвестиций (сегодня они составляют лишь 2,5% ВВП). Потребуются ли частному сектору российской экономики внешние займы в значительных объемах, тоже неясно, если бюджет не будет профицитным и не станет изымать деньги из обращения.

Теоретически возможен также вариант сокращения валового вывоза капитала ниже многолетней средней, как за счет дальнейшей развалютизации депозитов и наличных, так и за счет ужесточения контроля за сомнительными торговыми и финансовыми трансграничными операциями, связанными с уклонением от налогов. Прогнозировать что-либо тут сложно. Пока что более реалистичным выглядит вариант сохранения значительного нетто-оттока капитала при условии, что цена на нефть будет близка к нынешней.          

• Код для вставки в блог