Лучшей экранизацией «Братьев Карамазовых» за всю историю кинодостоевщины было недавнее видео некого Найджела Томма, популярного в сети арт-деятеля. Фильм легко найти в интернете - например, на киноманском сайте IMDB.com. А вот найти человека, который посмотрел это видео целиком, вряд ли получится: мало кто выдержит 73 минуты ярко-розового экрана. Никаких актеров, никакого текста, чистый цвет. Найджел Томм экранизировал и другую классику. Например, «Гамлета», но там экран был белым.



Идеальная экранизация классики - это и есть белый экран, на который можно бесконечно проецировать вечные вопросы и собственные школьные воспоминания о великой литературе. Все остальное - от лукавого: как ни снимай, все равно кому-то не понравятся актеры, кому-то интерьеры, и почти всем покажется, что классики писали совсем о другом. Кинорежиссерам приходится играть с литературой в прятки, скрывать смысл за внешними эффектами, осовременивать классику и пытаться тем самым ее приручить. В российский прокат вышли и выйдут сразу несколько осовремененных интерпретаций русской классики. «Анна Каренина» Сергея Соловьева уже идет. «Палату №6» Карена Шахназарова, премьера которой прошла на Московском кинофестивале, широкой публике представят 3 сентября. А самая пугающая и прекрасная, «Карамазовы» чеха Петра Зеленки, на экранах с этой недели.

Это, строго говоря, не совсем экранизация. Хотя текст Достоевского звучит здесь подробно и отражается эхом от стен полумертвого сталелитейного завода. В «Карамазовых» чешская театральная труппа едет в Польшу на фестиваль, у всех актеров личные проблемы, а Достоевский для них - это так, работа. Они репетируют «Братьев Карамазовых» в каких-то заброшенных цехах, их единственный зритель - рабочий завода, маленький человечек, у которого сын лежит в реанимации. Рабочий просто не в силах идти домой. К тому же он хочет знать, чем кончится пьеса.

Пьеса заканчивается жизнью - или, наоборот, жизнь превращается в пьесу: постепенно Достоевский становится личной проблемой актеров. Великая русская литература действует на неокрепшие души как радиация: вечные вопросы мутируют вместе с персонажами, у одного из актеров театра в процессе репетиций отрастает настоящий хвост, на заводе обнаруживаются адские крюки, а сам Достоевский внезапно предстает перед нами игрушечным голубеньким зверьком - не то зайчиком, не то правнуком Чебурашки. Все эти театральные игры - лишь повод для удивительного взгляда на Достоевского как на орудие убийства (или самоубийства). Это фильм не о братьях Карамазовых, а о «Братьях Карамазовых», не о людях, каждый из которых мог убить отца, а о том, как их история воспринимается сегодня.

Это лишь один из способов поместить классический текст в сегодняшний день: оставить его без изменений, но поменять контекст. На только что завершившемся Московском кинофестивале был представлен фотофильм «Дама с собачкой» русско-германского режиссера Юлия Колтуна. По форме он напоминает классический фотофильм «Взлетная полоса» Криса Маркера, по которому потом Терри Гиллиам снял «Двенадцать обезьян». По сути же «Дама с собачкой» гораздо театральнее, даже, может быть, гламурно-журнальнее. Около 800 фотографий дамы, собачки (игрушечной) и Дмитрия Дмитриевича Гурова иллюстрируют нисколько не измененный чеховский текст. Фотографии в начале фильма - милые картинки из дневника путешественника, но к финалу приобретают глянцевый лоск. Последний эпизод - хоть сейчас в модный журнал с подписью «на Анне Сергеевне - дизайнерское пальто». В роли Ялты - Гамбург, на стенах домов - немецкие граффити, в руках у героя - путеводитель по Гамбургу, но чеховский текст уверяет: Ялта.

Режиссер говорит, что хотел сделать притчу, поэтому место и время действия для него абсолютно неважны. И зритель довольно быстро принимает условия этой игры, понимая, что главные герои фильма - не Анна Сергеевна с Гуровым, а текст и видеоряд. Они ведут себя как любовники, видеоряд то ластится к тексту, то напропалую врет ему, то напоминает о его возрасте, и отношения этих двоих вызывают сильную эмоцию - правда, у всех разную. Кто-то из публики после просмотра недовольно выговаривал режиссеру: «Ваша героиня так накрашена, что иногда выглядит падшей женщиной! Это не Чехов!»

Что такое Чехов, а что такое «не Чехов»? Есть ли при экранизации какая-то грань, которую нельзя переходить? Можно одеть героев в современные одежды, чуть переписать текст, но, наверное, ведь есть что-то такое, на что нельзя покушаться? Юлий Колтун считает, что интерпретация может быть любой: «Сколько “Гамлетов” сделано, и каждый рассказывает эту историю на свой лад, и каждый хочет послать свой, как модно говорить, месседж, чтобы добавить кому-то опыта... Я думаю, что для художника в интерпретации нет пределов».

Пределов нет, потому что настоящий художник берется не за Чехова с Толстым и Достоевским, а за собственную жизнь. Как Сергей Соловьев, который, с формальной точки зрения, нисколько не осовременил свою «Анну Каренину», но все же сместил в ней все акценты. И теперь наркоманка и стерва Каренина говорит о Соловьеве больше, чем о Толстом, оказывается вписанной в соловьевский мир, а не в толстовский.

Шахназаровская «Палата №6» тоже не совсем «чеховская». Карен Шахназаров начал свой фильм с XVII века, полностью изменил чеховский финал и осовременил саму форму повествования: он настрогал Чехова на мини-интервью, подогнав под формат шизофренического телевизионного репортажа. Фильм снят в жанре мокьюментари, то есть фальшивой документалистики. Врачи, пациенты и близкие доктора Рагина по очереди читают от первого лица чеховский текст. Фильм был задуман еще 20 лет назад, главную роль должен был сыграть Марчелло Мастроянни, но тогда проект не состоялся, потому что итальянцы, по словам Шахназарова, хотели чего-то более привычного. В таком клаустрофобическом, нарочито неряшливом фильме Мастроянни, конечно, было бы неуютно. Но Чехову, наверное, было бы еще неуютнее в классической костюмной драме. Сегодня сценарий пришлось еще раз осовременить, добавить хоум-видео и диктофонные записи. Есть и документальные интервью с настоящими пациентами лечебницы.

Шахназаров с автором сценария Александром Бородянским утверждают, что чеховский текст в «Палате №6» не меняли, только в одном месте слово «Кисловодск» заменили на «Анталию», и Шахназаров до сих пор не уверен, что они поступили правильно. А то, что доктор Рагин не умирает, а просто немеет после инсульта, было решением не только авторов, но и пациента одной из психбольниц, где Шахназаров с Бородянским собирали материал для съемок. Пусть, сказал пациент, Рагин будет живой, ведь нам нужна надежда. Только не очень понятно, надежда это или полный мрак. Какой Рагин выглядит более жизнеутверждающим: полуовощ или труп? На пресс-конференции после премьеры на кинофестивале какой-то журналист - «не кинокритик, а простой зритель», как он представился, - задал вопрос: как же так, у вас нормальные люди оказываются в палате №6, а те, кто действительно заслуживает психушки, остаются на свободе, «вы специально так задумали или это вышло случайно?».

Возможно, если бы Шахназаров сделал драму из позапрошлого века, этот конкретный «не кинокритик, а простой зритель» ничего бы не понял. Сидят в палате какие-то люди, разговаривают о бессмертии и скуке, зачем? С современными персонажами легче ассоциироваться, легче понять, что там у них произошло, кто безумен, а кто бессмертен.

Но цель новых интерпретаций не в том, чтобы привлечь нового зрителя. Классика не становится принципиально яснее и ближе, если поместить героев Достоевского в современный сталелитейный цех. Зато современность наполняется новыми метафорами и смыслами, когда Карамазовы встают под сегодняшние адские крюки.