Быть безработным в России — тяжелая работа. Вставать приходится рано (кто рано встает, тому ЦЗН пособие дает), затемно приезжать к дверям биржи труда (на самом-то деле, к вполне себе нарядному крыльцу районного Центра занятости населения), а там уж следует отыскать сегодняшнего лидера очереди, составляющего список.
Главная забота «высвобожденного» и «временно не занятого на постоянной основе» — попасть в этот список хотя бы пятнадцатым номером, тогда имеет смысл стоять дальше: за день в Центре занятости «могут обработать только двенадцать-пятнадцать первично обратившихся». Припозднившиеся, все эти двадцатые и двадцать пятые, ждут из чистого авосьничества и небосьничества: а вдруг первые номера не принесли полного набора документов или их Самая Важная Справка (справка с последнего места работы о средней заработной плате за три месяца) оформлена неправильно.
Но вот «первично обратившийся» попал в список, отстоял очередь, подал бумаги. Выдают ему тогда два рекомендательных письма. Предлагают два подходящих рабочих места. «Подходящие места» — это термин; какие именно трудовые вакансии считаются «подходящими», разъяснено в нормативных актах и документах очень подробно, хотя и совершенно по-китайски. Итак, две вакансии предложены, и отказаться от них по личному почину никак нельзя. Потому что не будет тогда ни регистрации, ни пособия. Но вот если работодатели откажутся сами, и еще правильно заполнят отрывной талон и внятно укажут в бумаге, что им претендент не пришелся и не понравился, — вот тогда будет регистрация. И пособие назначат. Может быть, назначат минимальное — восемьсот пятьдесят рублей. А может, повезет и дадут максимальное — четыре тысячи девятьсот рублей. Но сколько бы вы ни зарабатывали на потерянной работе, больше пяти тысяч вам все равно не дадут. Ну, а потом каждые две недели в назначенный час вы будете приезжать отмечаться в свой центр и получать новые рекомендательные письма и новые «подходящие» вакансии. А если не отметитесь, или не пойдете устраиваться на работу «по письму», или откажетесь подряд от двух вакансий — не будет вам денег. Выплата пособия «приостанавливается». Ума не приложу, каким образом некоторым опытным безработным удается продержаться на пособии полгода или даже год.
Это очень грубая схема взаимных отношений меж Центром занятости и работником, «временно не занятым на постоянной основе». А как же льготы, напомнят нам, а как же курсы и профессиональная переподготовка, а что же юридическая помощь? А три боевые машины, мобильный десант, выездные консультационные пункты, забрасываемые ЦЗН на предприятия, «принявшие решения о массовом сокращении штата». А ярмарки вакансий, не забыли ли вы о них?
Нет, мы не забыли. Но все-таки главный сюжет, который интересует «временно не занятого», пришедшего на биржу труда, прост: можно уже перестать бояться или нельзя? Всякий безработный — сирота. Всякий боится. Голый человек на голой земле. И что он получает по приходе? Маленького чиновника и маленькое пособие. В голове чиновника — старая, архаичная философия чужой неудачи: не столько «не можешь — научим», сколько «не хочешь — заставим».
А чего заставлять-то? Страшно без работы. Зачем идут москвичи на биржу труда? Неужто за льготами, как иной раз говорят государственные люди?
Что ж, меж собой «высвобожденные» иной раз говорят и об этих симпатичных бонусах: «Льготы на ЖКХ дают?» — «Вроде субсидии выписывают»; «А лужковские восемьсот рублей на проезд будут?» — «Так это ж единоразово»… Одна дама в очереди говорила другой: «Как ни крути, в семье выгодно иметь льготника. Ветераны наши ушли, не додержали мы папу до квартиры».
Так вот она, главная тайна московской биржи труда — за субсидией на ЖКХ сюда идут! Ох, вряд ли, ее еще попробуй получи, опять же совокупный доход семьи учтут и справок попросят полкилограмма.
Идут за утешением. Вся работа Центров занятости населения построена на страхе. Им и питается. Центры располагают крупными суммами, им повысили финансирование — то были вполне себе истерические антикризисные меры. Год назад не только безработные боялись будущего. Я, конечно, видела города, залитые страхом до краев, например Пикалево. Но я видела и правительственных мужей, всерьез испугавшихся безработных. Что ж, все ждали народных волнений и работали на «утешение». Были предприняты несколько в своем роде разумных ходов. Центрам занятости подкинули денег (и на развитие программ профессионального обучения, и на организацию общественных работ, и на прочие светские мероприятия), но пособия не были сколько-нибудь ощутимо увеличены. Умно! Иначе количество людей, желающих получить статус безработного, увеличилось бы в разы. Были публично «поддержаны» несколько крупных отечественных производителей с их совершенно безнадежным производством, с тем чтобы избежать громких массовых увольнений. Да и губернаторов ведь настойчиво попросили следить за своими деловарами-архаровцами: тянуть было велено до последнего, отправлять рабочих в неоплачиваемые отпуска, переводить на неполную рабочую неделю… Да все что угодно делать. Только за ворота не отправлять. Только надежд не лишать. Надежда дороже всего стоит.
Так протянули неприятный год и — успокоились.
А безработица между тем никуда не делась. Она у нас тихая, скрытая, дикорастущая. В Москве — в сытой Москве — работу толком не найдешь.
Буквально два дня назад эксперты посмотрели на цифры, вздрогнули и опять заговорили о безработице: что-то повышается (см. справку).
Мне хотелось бы, чтобы вы представили себе типичное районное отделение Центра занятости населения. Восточный округ, рабочая окраина, цокольный этаж, более или менее парадный подъезд. На двери ЦЗН бумага: «На крыльце не курить» и на окошке (этаж-то первый) тоже предупреждение: «У окна не курить». Записки милые, откровенные. Очевидно, сотрудники центра образуют собой сплоченный коллектив, живущий активной внутрикорпоративной жизнью. Дамы-чиновницы, безусловно, обсуждают и судят своих посетителей, своих клиентов. Так и слышишь, как они говорят: «Смотри, какие! Курят, а дым-то и летит нам в окошко!». Вот и написали свои уведомления — так теща иной раз прогоняет зятька курить на лестничную площадку, в баночку.
Главный интерес в такого рода местах — это интрига столкновения маленького чиновника и клиента, просителя, МАЛЕНЬКОГО МОСКВИЧА. Ну, и разговоры в очередях, конечно...
«Ходим сюда чуть не каждый день, как на работу», — с досадой говорит одна дама другой и неожиданно смущается. В смущении сквозит печаль — по работе. Но по работе как по месту общения. В определенном смысле очереди на бирже труда действительно могут служить эрзацем «рабочего полдня», курилки, топтушки возле кулера. Как же обойтись без разговора? В Европе популярны клубы безработных, модна идея коллективного разума, «группового мышления». Безработные должны помогать друг другу справиться со стрессом! В Прибалтике, например, клубы «уволенных и сокращенных» открываются в изобилии. Мелькает симпатичная информация: в Таллинне появился «Клуб для VIP-персон, потерявших работу», в качестве первого мероприятия был проведен конкурс на самого активного безработного. Ничего не скажешь, элегантно. Что ж, коридоры Центра занятости населения — это, действительно, клуб. Вопрос только, какой? Зачем отечественные безработные нужны друг другу?
Я бы сказала, есть два взгляда на увольнение. Первый рассматривает потерю работы как личную неудачу, персональную трагедию. Страшно пропадать поодиночке. Ведь еще вчера — на понтах, барственно рокоча, входил ныне отставленный в контору… Тут, действительно, трудно обойтись без совместной лузеротерапии. Понятна нужда тереться друг о друга, меряться случившимся несчастьем. Искать силу в чужих слабостях.
Ну, а второй взгляд? Что ж, это взгляд на увольнение как на стихийное бедствие. Ты, лично ты, ни в чем не виноват. Завертело, закружило. Выбросило. Переживается как потрясение, но потрясение внешнее. Это жребий. А стойкостью перед лицом судьбы имеет смысл гордиться. Именно такое настроение царит в коридорах ЦЗН. Зачем же нам как-то особенно помогать друг другу справиться со стрессом, когда безработица и так воспринимается как коллективное переживание? А интонация «рассказа об увольнении» — скрытая гордость?
Это разговоры о переходе из одного состояния в другое. Есть такой тип героико-задушевных бесед. Чаще всего они бывают застольными. Но это и тот тип разговора, который возникает в больнице, иной раз в поезде. В кружке мужчин темой такого рода эпических бесед всегда служат армейские рассказы, в дамском кругу поется слава женским подвигам (речь идет о браке и деторождении). Это, повторюсь, всегда рассказ о событии, знаменующем миг изменения, перехода: «прошел армию — стал настоящим мужчиной»; «вышла замуж, родила ребенка, пережила развод — стала полноценной женщиной». В тесных комнатах ЦЗН я впервые заметила, что потеря работы тоже может быть бесконечно сильным, запомнившимся переживанием, навсегда изменившим состояние и статус участника событий. Потеря работы рассматривается как человеческий или гражданский опыт. Рассказчик противостоит стихии казенного зла. Он жертва. Но он и герой. Он преодолевает страх и рассказывает о преодолении. Внутренняя победа при внешнем поражении.
Вот один из ярких рассказов: «Начали увольнять днем, при всех. И сразу много, половину сотрудников. Работа встала. Кто раньше даже не здоровался друг с другом, начали родниться. Мне почему-то было страшно и весело, старалась не думать о своих кредитах. Напряжение росло, кто-то плакал в бухгалтерии. Наконец кое-кого начали вызывать к себе менеджеры. Стали появляться сокращенные, с недоумением и почему-то с радостью на лицах. Кого оставили, те не радовались. Про себя, может быть, потом. И я подумала, что теперь всегда буду бояться эту работу. Не работы бояться, а работу. Понимаете? Вот снова пережить страх. И когда меня уволили, я почувствовала радость».
«Мне говорит начальник: у нас плановая задержка зарплаты. А я ему говорю: шестимесячной задержки не бывает. У любой бабы спроси. Это, голубчик, называется уже беременностью, и само по себе не проходит. Ну, так и случилось, через два месяца уволили нас. Такое зло на этих начальничков взяло, я на третий день только дух сумела перевести. Два дня дома молчала. Потом сели с девчонками, выпили…»
«А я ночью вышла на кухню. Стою и ложкой ем из банки детское какао. Это была ночь после расчета на бывшей работе».
Пока продолжаются разговоры, заканчивается обеденный перерыв. Становится заметно, как одомашнено присутствие, казенное место. Немолодой сотрудник ЦЗН, подходя к рабочему своему столу, уютно воркует: «У нас в коллективе дедовщина: меня, как самого молодого, заставили мыть посуду». Мило. Добродушие соседствует с простодушием.
Безработных никак не обижают. Имеется некоторый холодок, но тут само устройство помещений способствует. Построены перегородки между просителем и консультантом, и если эти перегородки называются окнами, то кричать приходится в форточку. На некоторых «окнах» щель, предназначенная для общения, еще и завешена полиэтиленовой бахромой. Неприятно тыкаться бумажкой и личиком в целлофановую заслонку, но и тут, верно, есть оправдания — возможно, боятся инфекции? Безработные заразу нанесут? Заразят неудачей? Нужно всенепременно оградить теплое рабочее местечко от стихии несчастья.
Я уже много раз пыталась разобраться в умонастроениях чиновничества. Очевидно, служивые люди занимают место дворянства, как уже не раз в истории. Чиновники и актеры — дворяне нового времени. Чиновники сидят на земле, имеют свои деловые и хозяйственные угодья, иной раз снимают по два урожая с доверенных им нив, передают привилегии по наследству. Актеры — владеют душами и живут активнейшей светской жизнью. Маленькие чиновники — мелкопоместные дворяне. Мелкопоместная помещица — интересный, многажды описанный персонаж. Я бы сказала, атмосфера в Центре занятости — это атмосфера приходской благотворительности. Такой тон и такой взгляд я видела у дам-патронесс.
Дамы-патронессы благосклонны к «правильным» бедным и холодны с «неправильными». Так и в Центре занятости. Кого не любят наши мелкопоместные чиновницы? Они не любят тихих мужчин, случайно позабывших, где лежат все их документы. Как по случайному совпадению, если кто забывчивый, значит, должен трудоустроиться по решению суда. Я стояла в очереди за таким милым, по-детски растерянным, потерявшим память человеком в норковой ушанке. «У вас есть школьный аттестат?» — «Где-то был». — «Не припомните, где?» — «У мамы был, мама умерла, она с братом жила, брат в Крым уехал, аттестат в чемодане лежал на шкафу». — «А книжку трудовую вы принесли?» — «А книжку я, понимаете, на последнем месте работы оставил, на днях спохватился, а фирмы больше не существует. Книжка в сейфе лежала возле стола». Рассеянный человек, скорее всего, был злостным алиментщиком. Уж слишком у него было доброе выражение лица.
Зато, скажем, к девушкам из залов игровых автоматов дамы-патронессы отнеслись с пониманием. Со скепсисом, но с пониманием. Эта любопытная волна московской безработицы прошла незаметно — Москва вообще город тайной, незаметной безработицы. Девушки из казино валом шли на биржу летом, после 1 июля, когда павильоны с игровыми автоматами начали закрываться. Многие заканчивали школы крупье, работали по десять лет. И вот что интересно — бизнес был легальный, и сколько же усилий было приложено владельцами всех этих игровых мешков, чтобы сделать свои мешки заметными и заманчивыми. Все эти огни, эти гирлянды на окраинных «Вулканах удачи» и бешеный цветочек Шангри-Ла на Пушкинской площади. А толком завести бабам трудовые книжки — это никак. Так и ушли игровые девушки с биржи — с минимальным пособием, переучившись на парикмахерш. Парикмахерша — одна из самых востребованных профессий в Москве. А еще, знаете, какая? Этой профессией в центрах занятости настоятельно советуют овладеть. И мне, кстати, предлагали. Речь идет о сложной специальности «дизайн ногтей». Дамы-чиновницы говорят: «Дизайн ногтей — вне конкуренции. Знаете, какую красоту наши переученные девочки делают? Изумительные ногтевые композиции!».
Ох, видела. Блестки, стразы, джунгли из зеленого лака. Красота нечеловеческая. Трудно что-нибудь делать с такими ногтями. Ни ребенка не искупаешь, ни котлет не навертишь и к компьютеру не особо подойдешь. Даже «чмоки-чмоки, девчонки!» не настукаешь.
Сидела я у форточки в моем любимом ЦЗН, смотрела на даму-патронессу, свою консультантку, вздыхала и думала. «Что за великая страна у нас, — думала я. — Как же можно победить такую исполинскую державу, где безработица уже подошла к 10%, а самой модной профессией для переучивания безработных считается ремесло, смысл которого в том, чтобы лишить всякого клиента самой возможности работать?»

Справка
По прогнозам Федерации независимых профсоюзов России, общая численность безработных в нашей стране, зарегистрированных и незарегистрированных на бирже труда, к концу года составит до 9 млн человек. В свою очередь, вице-премьер Александр Жуков надеется, что к концу года общее число безработных в нашей стране никак не изменится. По данным Росстата, в декабре 2009-го уровень безработицы в России составил 8,2% экономически активного населения, что составляет примерно 6,8 млн человек. Зато «официальная», зарегистрированная безработица сейчас даже падает: Минздравсоцразвития обнаружило сокращение этого показателя на 0,1% в течение предыдущей недели. На бирже труда сейчас стоят 2,28 млн россиян.

Источник: http://newsland.ru