Среди физиков, удостоенных Нобелевской премии, американец Ричард Фейнман был, пожалуй, самым необычным лауреатом. Он менее всего вписывался в традиционную стандартную схему «гениального ученого», выламывался из рамок и эпатировал академическую (а заодно и околонаучную, и особенно чиновничью) публику. Он знал себе цену и не боялся показаться смешным. Его научная карьера была безупречной, а прочие условности не имели значения.

Будущий ученый родился в 1918 году, окончил Массачусетский технологический институт, учился в Принстоне, а в возрасте двадцати четырех лет получил приглашение участвовать в сверхсекретном «Манхэттенском проекте» и работал над созданием атомной бомбы бок-о-бок с Ферми, Бором, Сцилардом, Теллером и прочими светилами.

Энциклопедия называет Ричарда Фейнмана одним из создателей квантовой электродинамики. Считается, что ученый «внес существенный вклад в квантовую механику и квантовую теорию поля; он создал теорию квантовых вихрей в сверхтекучем гелии и совершил еще немало открытий, его имя носит метод диаграмм Фейнмана». Мало кто знает, что за два года до смерти ученый – уже тяжело больной – помог разрешить важную для развития астронавтики проблему: проанализиров все материалы, связанные с катастрофой космического корабля «Челленджер», Фейнман нашел причину аварии, и это помогло избежать множества бед...

Помимо уже упомянутой Нобелевской премии (1965), ученый также был награжден авторитетными в научной среде Премией Эйнштейна (1954), Премией Лоуренса (1962), Медалью Эрстеда (1972) и Национальной научной медалью США (1979). Среди его заслуг – создание нового учебника: ученый потратил три года и создал специальный курс, ставший основой «Фейнмановских лекций по физике» (даже спустя полвека учебник считается образцовым).

Фейнман не отказывался от наград, но и не превращал их в фетиш; он относился к ним легко. Когда ему, например, объявили, что ему присуждена Нобелевская премия (случилось это, кстати, в том же году, когда премию по литературе получил советский писатель Михаил Шолохов), новоиспеченному нобелиату нанес официальный визит шведский консул, чтобы определить состав гостей на церемонии в посольстве: пусть, мол, ученый составит свой список приглашенных, шведы – свой, а потом они сравнят оба, нет ли пересечений. «Ладно, список я составил, – вспоминал позднее лауреат в своей книге «Вы, наверное, шутите, мистер Фейнман!». – Из восьми человек: сосед, живший через улицу от меня, мой друг художник Зортиан и так далее. А консул привез мне свой список: губернатор штата Калифорния, Тот, Этот, нефтепромышленник Гетти, кое-кто из актрис – всего триста человек! И можете быть уверены, дубликаты в наших списках отсутствовали!..».

Ирония, самоирония, отсутствие пафоса, нежелание выпячивать свою персону плюс неиссякаемое любопытство – вот что всегда отличало этого потомка эмигрантов из Восточной Европы (мать его была из Польши, отец – из Минска). Больше всего на свете он не выносил торжественных и напыщенных дураков – «дураков, которые скрывают свою дурь, пытаясь с помощью всяких фокусов-покусов внушить людям мысль о том, какие они, дураки, замечательные».

Фейнман признавался, что с детства был упрям: «Если мне попадается задача, я просто не могу от нее отмахнуться». Начав с ремонта радиоприемников и пишущих машинок (последние он чинил «с помощью канцелярских скрепок и аптечных резинок»), он выбирал себе проблемы потруднее, испытывая удовольствие от самого процесса поиска истины. В уже упомянутой автобиографической книге, созданной на склоне лет, о своих  научных заслугах Фейнман пишет как бы вскользь, между делом, зато десятки страниц отдает описаниям своих разнообразных увлечений, лежащих за пределами физики, – от приручения муравьев до разработанной им методики вскрытия казенных сейфов (фокусами с цифровыми замками ученый развлекался в Лос-Аламосе, нервируя секретные службы).

«Мне всегда было интересно влезть в какую-то область и посмотреть, насколько я смогу в нее углубиться», – читаем в книге. Будучи профессором физики, он мог проводить семинар на биологическом отделении Гарварда и профессионально играть самбу на карнавале в Бразилии; расшифровывать древние иероглифы майя и разрабатывать строго научный способ знакомства с девушками в барах; участвовать в необычных и полузапретных экспериментах с измененным сознанием и заниматься проблемами школьного образования; исполнять соло на барабане в балетном спектакле и учить японский язык; вчитываться в Талмуд («оказалась интересная книга... замечательная, великая, огромное попурри из всего на свете») и объяснять будущим раввинам, в каких случаях они могут по субботам пользоваться электрическими приборами...

К всевозможным антисемитам знаменитый физик относился с понятной брезгливостью (увы, эта публика часто попадалась ему и в академической среде), однако собственному еврейству не придавал никакого значения. Составительнице книги «Лауреаты: евреи, получившие Нобелевскую премию», которая просила разрешения включить туда и его, ученый в 1967 году отказал вежливо, но непреклонно. «Урок последней войны состоит именно в том, чтобы не думать о людях как об имеющих специальные унаследованные свойства просто потому, что они родились от определенных родителей, – писал Фейнман. – Я признаю положительные (и отрицательные) составляющие моего происхождения, но чувствую, что будет дурным вкусом и оскорблением других людей обращать внимание любым явным образом на этот единственный элемент в моем составе». Впрочем, в «Краткую еврейскую энциклопедию» его все равно благополучно включили, не спрашивая.

Напоследок – еще две цитаты из Фейнмана. Первая: «Разумеется, жизнь у каждого из нас только одна, и, когда вы совершаете все положенные ошибки и начинаете понимать, чего вам делать не следует, тут-то она к концу и подходит». И вторая: «Я бы не хотел умереть дважды. Это так скучно!».

Лев Гурский