Идеологическое противостояние национально-демократической и имперской  парадигм постепенно становится главной темой политических дискуссий в современной России. Конфликт этих парадигм существенно превосходит в смысле интеллектуального напряжения все другие политические споры. Если взглянуть на либеральную публицистику, то весь смысл произведений многочисленных колумнистов сводится к нескольким простым выводам: «Путин должен уйти», «Дайте свободные выборы», «Мы хотим демократию», «В России царят диктатура, произвол и коррупция». В таких статьях принципиально отсутствует то, что наличествует в споре национал-демократов и имперцев: онтологическая, философская, метаисторическая проблематика.  Короче говоря, в либеральном дискурсе нет глубины, нет поиска смыслов. Именно поэтому читать бесконечных блоггеров с «Эхо Москвы» и «Газеты.ру» чрезвычайно скучно: ты заранее знаешь все, что они скажут.
 
Для национал-демократов крайне важно сегодня не только спорить с имперцами, но и понимать психологическую сущность этого течения. Ведь нельзя не согласиться с тем, что многие идеологи этого направления – люди чрезвычайно талантливые, интеллектуальные, даже тонкие. Их нельзя обвинить в том, что они чего-то не понимают в силу отсутствия образования или интеллекта. Нет, напротив, они сознательно выбирают для себя ту позицию, которой придерживаются. Думается, корень имперской идеологии лежит не в области политологии, а в области психологии. Автор совершенно не претендует на исчерпывающее описание психологической сути данного направления «Русской идеи», а просто попытается описать главные ее черты. Для разнообразия в тексте будут присутствовать такие синонимы имперства как «византизм», «охранительство», «евразийство».
 
Главный тезис данной статьи заключается в том, что имперство зиждется на женском типе восприятия реальности – со свойственными ему устремлениями, установками и страхами. Несмотря на приверженность патриархальному, автократическому типу организации государства суть этой парадигмы – женская. Попробуем доказать это на конкретных примерах и раскрыть четыре женских ипостаси византизма – но с одним предварительным замечанием.
 
    Почему имперство является «женщиной»?
 
Если Вы читали труды корифеев имперской мысли (Дугина, Проханова, Калашникова, митрополита Снычева и прочих), то Вы, наверно, обратили внимание то, что все они сами по себе ни в коем случае не претендуют на власть. Они не мыслят себя как власть, они не хотят ее взять и править самостоятельно – ни самолично, ни как члены какой-либо партии или группы. Они не видят себя во власти и даже не объясняют, что эта власть будет конкретно делать. Они ждут. Ждут прихода некоего мессии – «магического властелина» по Дугину, «нового Сталина» по Проханову, «православного царя – помазанника Божьего» по Снычеву и прочим монархистам.
 
Именно поэтому имперство – парадигма «женская», а точнее, чтобы не обижать прекрасный пол, соответствующая некоторым важным особенностям женской психики. Парадигма охранительства хочет подчиниться и не хочет подчинять.  Она хочет, чтобы ей управляли, но не хочет управлять сама. Она хочет, чтобы думали за нее, но не хочет думать сама. Она всегда хочет смотреть снизу вверх, но никогда – наоборот. В этом ее проявляется ее подсудная феминность.
     
    Имперский автократизм: психология добродетельной жены или дочери
 
Продолжим тему потребности имперства быть в подчинении, быть «вторым номером». Евразийцы сегда видят себя исключительно под властью, под правителем. Их роль – всегда второстепенная. Они психологически не хотят быть Олимпом, Истиной, Смыслом государства, но, напротив, ждут властелина-царя-императора-диктатора извне, как некий ниспосланный подарок. Они не находят в себе самих достаточно силы, мужества, авторитарности, ответственности, масштаба для управления страной. Они делегируют полномочия, так как не верят в то, что достаточно субъектны и самостоятельны. При этом они совершенно уверены в том, что такой авторитет им обязательно нужен. Он держит их (их самих, страну, народ) в узде, не дает пуститься во все тяжкие, морально разложиться. Он организует и дисциплинирует, сподвигает и направляет. Именно поэтому свобода, самостоятельность, индивидуализм так омерзительны имперскому сознанию. Ведь отдельные люди, как и народ в целом, неразумны и шалопутны.
 
Для византизма аксиомой является мужская суть власти. Правитель – всегда воплощает собой мужское (хотя по факту может быть и женщиной). Да, он жесткий, авторитарный, он «знает, как надо», ему нельзя перечить, все решения он принимает сам. Он всегда прав. Он может и ударить – но все это либо по любви, либо из-за тяжкости ответственности и инстинкта защитника и радетеля. Он может взять силой – но нужно подчиниться, так как, во-первых, «ему можно», а, во-вторых, «ему нужно». Он суров, но в этой суровости он справедлив. Он милостив, и в этой милостивости также справедлив. Потому как, опять же, всегда прав. Ему нужно служить верой и правдой, без сомнений и пререканий.
 
В этом смысле роль страны, народа (народов), человека – в искреннем, безусловном принятии своей вторичности и объектности. Не иметь задней мысли, не роптать, принимать все тягости смиренно и находить в этом истинную праведность и справедливость, а главное любить – вот истинное предназначение имперства. И в этой ипостаси оно выступает носителем психологии тихой, верной жены или же добродетельной дочери. И муж-отец должен быть достаточно строг к домашним, так как иначе они распоясаются и «блясти начнут», неразумные.
 
Женщина очень хочет, чтобы было, кому ее защитить. Ей нужен муж. Ей нужен и отец. Потому она инстинктивно льнет к силе. Ведь если рядом не будет никого сильного и жесткого, то никто, конечно, не побьет, но, с другой стороны, никто и не защитит. Именно поэтому в условиях свобод и демократии имперство чувствует себя и вдовой, и сиротой.
 
   Имперский культ бессмысленного насилия: психопатология мазохистки
 
Автор не считает, что женщины более склонны к мазохизму, чем мужчины. Напротив, сексологические исследования прямо утверждают, что мужчины более подвержены тяге ко всевозможным перверсиям, чем женщины. Но суть в том, что мазохизм в непатологическом смысле в большей имманентен женской природе. Хотя бы в силу физиологии. Женщина более слаба физически и благодаря своей анатомии находится в подчиненном положении. Мужчины говорит о сексе в активном залоге: «я ее», «я в нее», «я был с ней». Женщины говорят об этом в пассивном залоге: «он меня», «он в меня», «он был со мной». В этом смысле женщина по определению находится во вторичном, пассивном положению. И это наглядно проявляется даже в языке.
 
Имперцы очень любят насилие. Причем не как субъекты, не как насилующие, а как объекты, как насилуемые. Они приходят в странный, психопатологический восторг при упоминании Ивана Грозного и Сталина. Эти фигуры внушают им страх, и этот страх приносит им особое удовольствие. Они будто хотят сказать: «Вспомните, как он (Грозный, Сталин) нами грубо овладел! Как это было вероломно, как жестоко, как страшно, а потому как упоительно!». Мягкие властители совершенно не нравятся имперцам потому, что они не внушают страха, не причиняют боль, не унижают их человеческое достоинство, а значит лишают их мазохистского удовольствия. Сторонники охранительного дискурса, критикуя демократию, будто вопиют: «Господи, ну что же этот наш начальник такой пассивный и мягкий! Мы не хотим деликатности и обходительности! Мы хотим страшных и страстных оргазмов! Верните опричнину! Верните НКВД!». Имперец поэтому очень сильно завидует тем странам, где еще есть диктатура: пусть там бедно, пусть там плохо, зато там есть главное – тихий, сдавленный народный ужас от всесилия этой сладкой мужской ипостаси – Власти. Потому византийская парадигма так любит Лукашенко, Каддафи, Ким Чен Ира и прочих тиранов. Ведь у них есть еще жажда страсти, есть еще мужество придти и овладеть любым без спроса, без демократического лицемерия, без либеральных процедур. Это вам не пассивные, женоподобные волокиты с Запада – это настоящие мужики: их ласка, равно как их насилие, манифестирует их истинную мужественность и истинную брутальность. А ведь имперству так хочется быть подвластным… Демократия, в свою очередь, отнимают у них вкус к жизни и радость описанных удовольствий.
 
    Имперский интернационализм: психология покинутой любовницы
 
Одной из особенностей женской психологии является потребность в принятии и любви. При этом важно то, что самооценка женщины зависит от количества внимания к ней. Она не может жить без того, чтобы нравиться и быть любимой. Те же черты проявляет и имперская парадигма. Мужчина же более независим от внешних оценок.
 
В период развала от империи отворачиваются, казалось бы, самые надежные союзники. Страны и народы, которые еще вчера казались вечными братьями и друзьями, сегодня с удовольствием находят себе новых покровителей и покровительниц. Но имперец верит, отчаянно верит в любовь! Эту веру не может поколебать никакие предательства, никакие измены! Имперская парадигма, как богатая престарелая любовница, не может принять того факта, что более никому не нужна. Все бесконечные поклонники теперь нашли новую пассию, которая лучше их одаривает. Но византийская идеология не может с этим мириться: она начинает дико ревновать и свято верить в то, что завтра предатели и изменники вернутся, упадут к ее ногам и будут клясться в вечной любви. И она им заранее верит!
 
Именно поэтому любые, самые незначительные намеки на возвращение в Империю, данная парадигма принимает за чистую монету. Сказал, например, Назарбаев что-то там про Евразийские прожекты, и тут же Александр свет-Гельевич взрывается тысячью статей и интервью в его честь. То, что он убивает и притесняет русских – ничего страшного! Пусть куражится, авось поймет, как мы его любим и ждем. Для него двери всегда открыты – пусть даже он придет, как любовник к покинутой женщине – за деньгами в долг, нетрезвый и злой…
 
Евразиец стоит на развалинах большой страны и нервически озирается по сторонам: неужто никто не идет навстречу? Подождем, придут, куда денутся… Вот! идут сербы! Вот кто не предал, вот кто проявил себя как истинный друг! Просит помощи? Не вопрос – костьми ляжем, ничего не пожалеем! Ведь это наша кровинушка! Впишемся за них во что угодно! А если скептик спросит «что мы с этого получим?», так ответ будет прост: любовь! Сербы не забудут и будут с нами други на веки вечные.
 
Спустя 10 лет сербы голосуют за кандидата, который декларирует намерение вступить в Евросоюз. Но имперство не может поверить, что та просьба о помощи была не более, чем рациональная разводка. Так и любовница не хочет думать, что вернувшийся поклонник на самом деле хотел просто перекантоваться и одолжиться. Нет, он на самом деле любит именно ее – такую радушную и душевную. А то, что опять наутро убег к этой драной козе Европе, так это он от безнадеги, по нужде. Это он там кантуется, а жить хочет здесь!
 
Но даже если обольститель-серб и вправду – расчетливый мерзавец, то это не беда. Ведь есть настоящие обожатели, донельзя бескорыстные – абхазы и юго-осетины. И стучатся они в двери не от страха быть уничтоженными, а – именно и только по любви. Они наши! Сколько трупов нужно, что их убедить во взаимности? Сколько денег нужно? Со сколькими партнерами нужно вдрызг разругаться? Неважно! Главное – ответить взаимностью на любовь!
 
Пройдет несколько лет (может быть, десятков лет) и эти обожатели махнут ручкой и скажут, что теперь вчерашние обидчики грузины вновь им любы. И уйдут – со всеми подарками и жиром, накопленным на имперские харчи. Но имперство будет поступать как обычно: 1) умолять остаться; 2) ревновать; 3) винить во всем себя – мы, мол, недостаточно были добры, нужно лучше стараться; 4) верить в то, что чувства угасшие вспыхнут вновь, и они вернутся. А когда вернутся, будет реализован пункт 5) вновь дарить подарки и усиленно кормить.
 
Нужно отметить особо, что в поисках утраченной любви имперская парадигма готова на все: делать пушечным мясом своих детей (граждан страны) и отдавать последнюю рубаху (пусть свои граждане померзнут-подождут).
 
Византизм – как пожилая нимфоманка – готов на любые жертвы в поисках новых партнеров и возвращении старых. Сильнее этого желания только одно – вера в бескорыстную любовь.
 
С этой психологической особенностью связана также и бесконечная, бессмысленная, иррациональная злобная зависть российских имперцев в США и Европе. Евразийство ненавидит Запад, но не ненавистью советского солдата к немецкому захватчику, а бессильной злобой, то есть ressentiment. Запад переманивает у Империи ее любимчиков. И имперцы очень злятся на него, так как ревнуют и завидуют его обольстительности.
 
Женщина не может уважать свою соперницу: та всегда распутница, развратница, безмозглая, бездуховная дрянь, совращающая неразумных своими внешними формами и внутренней пустотой. Ровно поэтому и ровно в тех же выражениях консервативная парадигма критикует Запад и его тлетворное влияние.
 
Также важно и то, что престарелая потаскуха (она же – российское имперство) прекрасно понимает, что у него нет шансов закадрить красивого, молодого, богатого мужика. Именно поэтому она с ними даже не флиртует. Напротив, она находит самих дрянных, убогих, самых ничтожных особей. На них главная соперница (Запад) не претендует. Более того, она (Запад) их обижает. И вот тут-то начинается праздник: имперцы сразу влюбляются в очередное убожество (Северная Корея, Ливия, Палестина, Иран). Так, упомянутый Дугин на полном серьезе предлагал подарить Корее ядерное оружие, чтобы проклятая Америка от них отстала. Дальше, как говорится, некуда…
 
    Имперский культ территориальной целостности: психология плохой матери и неряшливой хозяйки
 
Психология никудышной матери и домашней хозяйки является оборотной чертой психологии любовницы. Выражаясь научно, афродитическая функция полностью  подавляет функцию деметрическую. Евразийство порхает в небесах, ждет неописуемого, небывалого – великой страны, братства народов, бесконечности территорий, но совершенно пренебрегает своими непосредственными обязанностями – заботой о стране и народе. Свобода, безопасность, достаток, счастье – все это матери-империи вообще не важно. Она с радостью отнимает последнюю крошку хлеба у собственных детей, чтобы усладить жизнь очередного поклонника. Потому имперцы так охотно принимают все ужасы царской и советской власти в части распределения ресурсов, когда русским оставались лишь объедки со стола национальных меньшинств. Для них тема Голодомора – запретная, так как посягает на имперские мифы и вообще придает слишком большое значение буржуазным мелочам вроде потребностей желудка. Зато лозунги о пересмотре бюджетной политики по отношению к Северному Кавказу – это, ясно дело, происки врагов России.
 
В общем и целом нельзя сказать, что имперство не любит своих детей, коими считает русский народ. Оно просто не считает, что ему нужны такие западные выдумки (опять проклятый Запад – научит тут всякой гадости детишек неразумных!) как сытость, благоденствие и свобода. Детки должны много работать, все силы и средства отдавая в закрома Родины-матери, но при этом не должны докучать. Если же дети начинают роптать, то из ипостаси плохой матери и престарелой любовницы она переходит в другие женские ипостаси – например, добродетельной жены. Такая жена тут же бежит к мужу и говорит ему, что детишек научили плохому, а потому нужно их как-нибудь построже наказать. В доказательство можно привести факты, когда идеологи византизма требовали (иногда на словах, а порой и реальными обращениями) репрессировать тех националистов, которые возвышали голос против, например, национальной политики России.
 
С точки зрения психологии охранительства, русские – это дети Империи. Но, увы, из-за особенностей психологии любовницы они живут на своей земле в положении пасынков, с правами и обязанностями, подобающими Золушке. Нерусские же являются отнюдь не младшими братьями русских, а их… отчимами, любимыми мужчинами имперской парадигмы. Мать-империя стремится привести в дом как можно больше поклонников и сделать их пребывание как можно более комфортным. Главная задача детей, по мнению такой матери, максимально лояльно отнестись к новым домочадцам и проявить особое рвение в части учтивости, гостеприимства и терпимости. Если же детишки отказываются принимать новоиспеченных постояльцев и их порядки, то их ждет либо постановка на горох в чулане, либо ухудшение условий содержания, либо же им предлагается покинуть свой дом. В конфликте своего русского ребенка и своего нерусского любовника мать-империя и ее идеологи всегда выбирают последнего.
 
Мало того, что имперская парадигма имеет психологию плохой матери (а потому восхваляет поступки кошмарных, запредельно жестоких людоедов во власти страны, если только они прирастили территорию), так еще и ужасающим образом относится к самой стране. Этот феномен замечательно описал Константин Крылов в статье «Земля наша велика и обильна». Казалось бы, если евразийцы так рьяно борются за территории, то, по логике, они бы должны делать это не просто так… Значит, территория им нужна зачем-то – для благоустройства, для освоения, для удобства, для прибытка... На деле же имперство относится к российским просторам (о, как они любят это слово!) самым непотребным образом. Они совершенно не заботятся об обустройстве земли, об эффективности хозяйственной деятельности, об экологии. Прав Крылов: имперцев интересуют не земли, а границы, только и всего. Более того, стремление к благоустроенности сильно раздражает описываемую парадигму, так как тяга к уюту и комфорту – это черта треклятого, помешанного на материальных благах Запада – главной соперницы охранительного дискурса.
 
Имперство подобно блуднице, которая плохо готовит, транжирит деньги, любит роскошь и размах, когда нужно произвести благоприятное впечатление на поклонников и соперниц. А вот стирка, вытирание пыли, разумная экономия, аккуратность – это все мишура, достойная лишь скопидомной кухарки. Подобно одной гениальной женщине-поэту византийская парадигма легко привязывает ребенка в стулу, чтобы он не мешал ей вести разговоры о вечном и прекрасном. В комнату ребенка она скорее купит дорогую картину или изысканный канделябр, чем компьютер или развивающую игру. Именно поэтому имперцы скорее отгрохают в погибающем селе красивую благолепную церковь, чем проведут туда дорогу или выдадут дешевый кредит единственному работящему фермеру, создающему реальный продукт и рабочие места.
 
     Национал-демократия как антитеза имперству
 
Не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатления, что женская психология исчерпывается теми особенностями, которые были описаны выше в отношении охранительства. Совсем наоборот, имперство как раз почти полностью исчерпывается теми ипостасями, которые были приведены до этого, а вот женщина имеет и другие ипостаси. Просто автору показалось, что удобнее всего сделать выводы об особенностях византизма именно через гендерную психологию.
 
Имперская парадигма, несмотря на все свои весьма странные особенности, до сих пор сохраняет значительное влияние на политической арене современной России. При этом вполне естественно, что любому нормальному человеку совершенно не хочется жить при диктатуре – он хочет жить в свободном обществе. Никому не хочется быть вечным донором и страдальцем за мифические идеалы вроде «Нового СССР» или «Евразийской Империи». Никому не хочется жить в бедности, когда можно жить в достатке. Но, увы, усилиями постоянно мелькающих в кадре Проханова, Дугина, Кургиняна, Шевченко и прочим византистов, у рядового гражданина складывается впечатление, что это она и есть – «Русская идея». И они скорее поддержат нынешнюю власть, которая хоть им не особо помогает, но и не особо мешает. По крайней мере, не рассказывает им о том, как русским повезло со Сталиным, и как нам нужен новый социализм и новая опричнина. Главная проблема в том, что имперство не только несет мистико-метафизико-оккультистский бред, предлагая капитализму, демократии и свободе совершенно безумную альтернативу в виде гидрида между опричниной и ОГПУ, но и дискредитируют русское национально-патриотическое движение в целом. И при этом люто ненавидит национал-демократов, потому как вместо византийского идеала безвольного подданного на службе властителя они предлагают идеал свободного, независимого, крепко стоящего на ногах гражданина Русского Национального Государства.