У Владимира Познера сложная судьба человека, которому всегда мастерски удавалось сидеть на нескольких стульях, причем довольно высоких и комфортных.  Он называет себя французом, работающим в России, и является одним из столпов отечественного телевидения, одним из основных проводников «высоких» западных ценностей на российский экран. О демократии, рейтинге, секрете успеха и о том, как в пожилом возрасте не думать о пенсии – читайте ниже.

– В свое время вы немало занимались советской пропагандой, в том числе представляли позицию Советского Союза для иностранцев. Верили вы тогда в то, что говорили, или приходилось лукавить?

– Когда я был совсем молодым, я, будучи человеком, свободно владеющим английским и французским языками, подрабатывал, встречаясь с группами «Интуриста». В основном, с американскими – рассказывал гостям о Советском Союзе, об Афганистане и так далее. Вы знаете, сила моя как пропагандиста заключалась в том, что я верил. Я не только мог говорить, как американец – я верил. Я появлялся на американском телевидении через спутник связи, поскольку практически до прихода к власти Горбачева я был не выездным. Кончилось дело тем, что в одной из американских газет появилась такая фраза: «Возможно, Леонид Брежнев и возглавляет Советский Союз, но для нас голосом Советского Союза является Владимир Познер». Ничего хорошего мне это не принесло. Так что да, я верил. Как папа меня учил. Помню свой первый политический урок – Нью-Йорк, мне семь лет, папа кнопками на стене укрепляет карту Европы и черным карандашом рисует наступление немцев. И говорит мне: «Смотри, вот видишь, они двигаются к Москве и Ленинграду? Не возьмут никогда! Нацисты не могут победить социализм». А потом красным цветом он рисовал контрнаступление. Это было очень убедительно. Потом я стал сомневаться. Сложная страна, со сложной историей – это ведь не  лаборатория, это реальные люди. И если мы кого-то любим – жену, сестру или ребенка – мы всегда будем его оправдывать. Первым серьезным ударом для меня, конечно, была Чехословакия, 1968 год, ввод советских войск в Прагу. Так что годы, начиная с середины 70-х, когда уже стало понятно, что такое Брежнев, стали для меня временем, когда  находить в себе оправдания стало еще тяжелее.

– Существует мнение, что тем, кому сейчас около двадцати, по причине демографических проблем в стране вряд ли будут платить пенсию. Каким образом обезопасить себя от нищеты в старости?

– Меня лично проблема пенсии не беспокоит; по отношению к моим детям – тоже. Моей дочери 51 год. Будут ли проблемы? Это очевидно. И очевидно, что советская пенсионная система, которая  действует сейчас, практически вымирает. Государство не должно платить пенсии никому, кроме тех, кто на него работал. Всем остальным, кто трудился не в государственном секторе, нужна другая система. Как во всем мире. Придется ли сдвинуть  пенсионный возраст? Думаю, что придется. В 55 лет на пенсию… это для меня очень странно. Женщины еще полны сил в 55 лет. А мужчины в 60 – что, уже недееспособны?

Другое дело, если люди терпеть не могут свою работу и хотят от нее уйти – но это другая проблема. Это проблема школы, родителей, которые не сумели раскрыть в человеке его способности. Ведь можно быть слесарем и так работать, что любо-дорого. А можно быть большим начальником, и только и мечтать – когда же, наконец, пенсия.  В странах, которым мы завидуем, никто так рано не выходит на пенсию. И там, между прочим, женщины и мужчины выходят на пенсию в одном возрасте – нет причин, по которым женщине следует уходить на пенсию раньше. Чтобы вообще не было пенсии – я не представляю. Но если речь идет о тех, кому сейчас 20, то… прибавим к этому еще 40 лет, если за это время проблема не решится, то вряд ли страна будет существовать. Я думаю, что проблема решится. Это не оптимизм – это здравый смысл. Мне кажется, так должно быть.

– Как вы считаете, становится ли наше общество более демократическим? И что в принципе должно произойти, чтобы в стране была настоящая демократия?

– Я достаточно пессимистически отношусь к тому, чтобы российское общество стало демократическим, и пишу в своей книге «Прощание с иллюзиями», что вряд ли я это увижу. На самом деле не важно, увижу я это или нет – дело не во мне. Демократия – это не то, что объявляют. «Отныне у нас демократия!». Демократия – это то, что у нас в голове, как мы сами соотносимся с тем, что нас окружает. А мы в большинстве – советские люди. Мы были пионерами, комсомольцами, партийцами. Все наши руководители – советские люди. А советский – не может быть демократом. Демократию воспитывают в человеке. И для этого требуется время. Я помню, как брал интервью у Бориса Николаевича Ельцина, когда он еще был в опале; когда он был розовощекий, голубоглазый, с густой шевелюрой, великолепным телосложением… И я спросил: «Борис Николаевич, вы демократ?». И он отвечает: «Как я могу быть демократом? Вы что же, не знаете, в какой стране я жил? В какой партии я был? Может быть, общаясь с настоящими демократами, я чему-нибудь научусь. Но, конечно, я не демократ». И тогда я подумал, что это не только умный ответ, но и честный. Так что я не доживу – это понятно. Доживете ли вы – тоже вопрос. Может быть, и доживете, если среди вас есть долгожители. По крайней мере, потребуется пара-тройка поколений. Чтобы это стало образом жизни, а не тем, что написано в конституции.

– Какие страны вы считаете по-настоящему демократическими?

– Для меня скандинавские страны – Финляндия, Швеция, Дания, Норвегия  – а также Канада, пожалуй, стоят на самой верхней строчке этой воображаемой пирамиды. Это видно по тому, какова структура государства, как избирают власть, какие права у населения. Но если говорить более широко, то, конечно, все западные страны. Возможно, главный признак демократии – это то, что человек не чувствует себя беспомощным винтиком. Когда он понимает, что в случае чего его защитят. Я думаю, главная проблема нашей страны в том, что если захотят с нами что-то сделать, то с нами сделают все, что угодно. Ни СМИ не помогут, ни суды не помогут… Я склонен полагать, что это связано с религией. Те страны, в которых преобладают протестанты, имеют самый высокий уровень жизни и самое высокое качество жизни, что не то же самое. Если делать рейтинг стран по уровню жизни, то на первом месте будут протестантские страны, потом католические – Португалия, Италия, Испания, и только потом православные – Греция, Болгария, Россия.

– Есть ли у вас национальная идентичность или вы «гражданин мира»?

– Я считаю себя французом. Именно во Франции я чувствую себя дома, мне там комфортнее всего. Россию я люблю, я здесь работаю, мне здесь интересно. Но это не дом, очень многое мне чуждо.

– Вы упомянули Ларри Кинга и Филла Донахью, которые вели свои программы практически каждый день. Почему же вас так мало?

– На нашем государственно-коммерческом телевидении есть твердое убеждение, что программы, которые делаю я, не соберут рейтинг в прайм-тайм. Другое дело, что само телевидение многое делает, чтобы это было так. К сожалению, то телевидение, которое есть сейчас, никогда не стремилось поднять уровень зрителей. Потому что коммерческое телевидение  заинтересовано, прежде всего, в деньгах. А деньги – это рейтинг. А рейтинг определяется количеством людей, которые данную программу смотрят в данный момент.  Можно ли верить этим рейтингам? Я полагаю, что да. Я говорю это безо всякого удовольствия.  Как вы думаете, как смотрят Малахова? Вовсю! Мне было бы приятно сказать, что это не так. Но это так. И самые интересные фильмы, которые заставляют думать, сопереживать, идут поздно-поздно.

Я на днях имел разговор с Константином Львовичем о том, чтобы сделать фильм-аналог «Одноэтажной Америки» – только про Италию. На что Константин Львович сказал: «Вы делаете прекрасные программы для интеллигенции, которые заставляют людей думать. Мне они нравятся больше других. Но зритель массовый не будет это смотреть. Он будет смотреть… » – и далее перечисляется список программ. Иногда про какие-то популярные раздражающие программы говорят «Да это никто не смотрит!». Смотрят. Потому, что если бы не смотрели, из эфира убрали бы мгновенно. Другое дело – почему народонаселение любит смотреть такое. Ну, потому что такой уровень у народонаселения.

– Есть ли у вас формула успеха?

– Да никаких формул успеха у меня нет. Хочу напомнить, что, когда я вел свой первый телемост, мне было 52 года. Может быть, поэтому у меня и сохраняется драйв – я очень поздно стал работать в кадре. Если вам интересно делать то, что вы делаете, если вы это любите, если это смысл вашей жизни хоть в какой-то степени – то будет успех. Я обожаю то, что я делаю. Это не секрет. У успешных людей это есть в обязательном порядке. Вспомним Ларри Кинга, о котором часто говорят, если речь идет о теле-карьере – так вот, он в свое время каждый день вел программу по  CNN, каждый день писал статью в газету и каждый день вел радиопрограмму. Это как? Представляете? Каж-дый-день! Фил Донахью вел свое ток-шоу 20 лет пять раз в неделю. Это, конечно, работа. Это успешная работа. Но если у вас нет преданности, желания, аппетита, то ничего такого не будет.

– Может быть, существует кредо, которым вы руководствуетесь в жизни?

– Знаете, нет у меня кредо. Хотя… когда меня выпустили в первый раз (это был 1977 год) в Венгрию… ну знаете, народная демократия. И нужно было пройти через комиссию старых большевиков, тогда их называли «старые б.». И  вот эти «старые б.» разбирали мое дело. Один полковник меня спросил: «Товарищ Познер, говорят вы главный редактор вещания на США и Англию. Вы что, оба языка знаете?». Что самое неприятное, я не мог рассмеяться. И я ответил: «Хороший вопрос, товарищ полковник. Знаете, очень похожие языки. Фактически как украинский и русский». Короче приехал я в Венгрию: делать там было абсолютно нечего, венгерского я не знаю, скучно смертельно... Я отпрашиваюсь в Будапешт, гуляю по городу и вижу киноафишу – «Пролетая над гнездом кукушки» с Джеком Николсоном и венгерскими субтитрами. Я был рад, что наконец-то увижу американский фильм. И получилось так, что я вошел в кинозал одним человеком и вышел другим. Этот фильм перевернул мою жизнь: там есть сцена, где герой Николсона спорит с остальными пациентами психиатрической клиники, что он оторвет от пола тяжелый умывальник. Старается, у него вены вздуваются на лбу и на шее, ничего не получается, над ним хихикают. Он поворачивается и говорит: «По крайней мере, я попробовал». И меня будто током ударило. Всегда надо пробовать! В конце фильма один из героев, индеец, вырывает умывальник, выбивает решетку и сбегает из больницы… Если хотите, это мое кредо. Я всегда пробую. Не удастся – значит, не удастся. Но, по крайней мере, я попробовал.

Ян Муравьев-Апостол